Француз Онган Мордениз — один из первых иностранцев в белорусском ИТ-бизнесе. В его минском портфолио — «БЛРСофт», первая иностранная компания-резидент ПВТ, «Мобилетаг», «Октонион технолоджи», «Седон БЛР», «Нетко Спорт». В 2018 году Apple начала продавать мультиспортивный сенсор PIQ от «Октонион технолоджи» в своих фирменных магазинах.
Между тем, о личности самого бизнесмена — очень мало информации. dev.by застал Онгана в минском офисе.
«Мой отец тоже всегда выбирал страны, где работать сложнее всего»
Онган, вы родились в Бретани, на берегу Ла-Манша. Но университет окончили в Стамбуле, владеете турецким. Что вас связывает с Турцией?
Мой отец. Он — турецкий мигрант. Отец окончил докторантуру во Франции и начал работать инженером в компании Alcatel. Тогда-то он и встретил мою маму. Она — француженка.
Во Франции быть мигрантом — это ведь в порядке вещей?
Во Франции главное — чувствовать себя французом, быть частью французской культуры. Этого достаточно для того, чтобы называть себя французом. Это как в Америке — цвет кожи или религия не имеет значения. Но каждая культура — уникальна, и мне повезло, что я унаследовал несколько культур.
После стамбульского университета Билги, где вы изучали дизайн визуальных коммуникаций, вы учились в Университете прикладных наук Оффенбурга (Германия), специальность — телекоммуникации и медиа. Снова не Франция. Почему?
Да, я не получил университетского образования во Франции. Во Франции я окончил только начальную школу. А дальше моя семья всё время переезжала. Это всё из-за работы отца, которого назначали региональным менеджером в разных странах.
Я родился в 1980 году, а в 1982 мы отправились в Багдад. В Багдаде в 1983 году родилась моя сестра. Мы оставались там 6 лет, до 1988 года, а потом вернулись во Францию, потому что в Ираке началась война и моя мама сказала: «Довольно».
До 1992 год мы жили во Франции, а потом снова отправились за границу, меняя страны каждые два года. ОАЭ, Иордания, Оман. Больше всего времени мы провели в Абу-Даби, где я посещал британскую школу.
Словом, не скажешь, что ваше детство прошло во Франции.
Точно.
Как ваша мама всё это пережила?
Моя мама — писатель-историк. Она — из тех, кто любит путешествовать, открывать новые культуры. Но, конечно, всегда следовать за моим отцом было сложно.
В общем, это неудивительно, что в конце концов вы оказались в Минске.
До приезда в Минск я побывал ещё кое-где. Я окончил магистратуру в Германии и в течение года должен был проходить интернатуру. Я навестил своего отца в Иордании, а на обратном пути в самолёте познакомился с министром телекоммуникаций Южной Кореи. Мы завели разговор. Обо всём — о политике, о философии, о трендах в капиталистическом мире, о том, кто управляет миром и как он меняется. Было четыре утра, и мы разговаривали обо всём этом. Мне было 22 года.
Я вернулся в Германию и через пару месяцев послал министру благодарственное письмо. Он ответил: что я могу сделать для вас? Я сказал, что ищу интернатуру. И он пригласил меня на год в Сеул, в SK Telecom — в R&D отдел. И я там был единственным иностранцем: в то время в Южной Корее иностранцы не допускались к разработке.
Почему я всё это рассказываю? Чтобы объяснить, что я из тех, кто любит вызовы и берёт на себя большие риски. Это моя страсть, возможно, я унаследовал её от отца. Отец всегда выбирал страны, где работать сложнее всего.
После корейского приключения я вернулся в Париж, где познакомился с будущим бизнес-партнёром. С ним мы основали стартап-компанию Abaxia. Это был 2004 год. Мы работали в сфере мобильных приложений с крупными операторами, такими, как Vodafone, T-mobile.
В то время мы сотрудничали с Nokia, наш проект рос, и нам нужны были хорошие инженеры. Попробовали искать в Индии, на Филиппинах и везде потерпели неудачу.
«Филиппинцы не работали, с индийцами тоже не получилось»
Во Франции — проблема с инженерами, потому что они очень дороги?
Они дороги, но проблема не в этом. Ты готов платить, если найдёшь подходящих людей, но ты не находишь. Филиппинцы не работали, с индийцами тоже не получилось, потому что их бизнес-модель была нам непонятна, и у нас не было людей, которые могли бы поехать в Индию.
И тут вы открыли для себя Беларусь.
Мы всех спрашивали, где нам найти хороших инженеров недалеко от Европы, чтобы не сталкиваться с большими культурными отличиями. Мой партнёр тогда читал лекции о предпринимательстве в École Centrale Paris, одном из крупных университетов Парижа.
И один профессор сказал, что у него есть несколько студентов по программе обмена из Беларуси. И что у них очень высокий уровень в математике. Прошу прощения, но тогда я не знал, где находится Беларусь.
У нас в компании трудился Алексей, русский разработчик — он представлялся русским. Мы спросили его мнение о Беларуси, и оказалось, что он — белорус. Алексей нам рассказал о стране.
В августе 2006 года мы с партнёром приехали в Минск и пошли в БГУ на встречу с белорусским профессором (его французский коллега дал нам контакты). Мы сказали: хотим построить здесь компанию, хотим нанимать инженеров. Профессор представил нам двух своих студентов, и они стали первыми нашими сотрудниками. Они до сих пор здесь работают.
То есть если я предположу, что вы приехали в Беларусь за дешёвой рабочей силой, это не будет правдой?
Нет, это неправда. Я приехал сюда, чтобы искать талантливые кадры. Преподаватель французского университета сказал, что в Беларуси преподают математику на высоком уровне. И действительно, мои лучшие сотрудники окончили мехмат.
Что вы подумали о Беларуси, когда приехали сюда 13 лет назад?
Честно?
Конечно.
Я хорошо запомнил день, когда приехал в Беларусь открывать бизнес. Это было 7 ноября 2006 года. В этот день выпал первый снег. Каждый год, если вы заметили, первый снег выпадает в первую или вторую неделю ноября. Проверьте в следующий раз.
Первый снег у меня ассоциируется с белизной, сиянием, нежностью, он не докучает, а радует. И вот в этот день я приехал в страну, о культуре которой ничего не знал, не знал языка, но у меня была амбиция — претворить в жизнь свои мечты.
«В 2006-м вы помните в Минске хоть один хороший ресторан?»
Когда вы уточнили «честно», я думала, что скажете что-то не очень приятное.
Сейчас скажу. От фантазий я очень скоро вернулся к реальности. В аэропорту информация о прибытии самолётов была написана мелом на доске. Париж, Прага — всё на доске, никаких электронных табло. Это первое, что я увидел. Я сказал себе: так, я приехал сюда, чтобы делать бизнес в области новых технологий.
Я взял такси и попытался объяснить водителю, какой отель мне нужен. И, к моей радости, по пути в отель мы пересекли почти весь Минск. Я увидел город. Честно говоря, сначала по пути из аэропорта я печалился: лес, лес, лес — что я тут буду делать? Но как только мы въехали в Уручье, я увидел большую стройку, и это меня вдохновило. Я подумал: ага, вы строите, значит, умеете начинать с нуля, это придало мне смелости.
Сейчас, спустя 13 лет, я могу сказать, что нашёл здесь свой второй дом. Потихоньку моя мотивация в отношении бизнеса в Беларуси росла, но это было непросто. Это не случилось одномоментно, как по щелчку.
Я ехал в Беларусь, чтобы делать продуктовый бизнес, но в 2007 году здесь были только аутсорсинговые компании. И каждому инженеру я должен был объяснять, что это вообще такое — продуктовые компании.
Сейчас, когда я вижу произошедшие изменения и приезжающих иностранцев, то думаю: конечно, теперь вам хорошо сюда приезжать — когда есть крутые рестораны, все говорят по-английски, легко открыть счёт в банке. А в 2006 году что тут было? Вы помните хоть один хороший ресторан, куда бы мог пойти иностранец? Их не было.
А теперь?
Теперь?! Биг-бум в Минске начался в 2008-м, два года спустя после моего приезда. И я наблюдал эту революцию роста. Теперь любой европеец может приехать в Минск, и с ним каждый будет говорить по-английски.
Ну уж, не каждый.
Если сравнивать с тем, что было 10 лет назад, могу утверждать, что каждый.
А если сравнить ИТ-сектор тогда и сейчас?
Работать стало намного труднее. Если бы я приехал в Беларусь делать бизнес сейчас, то мои вызовы были бы абсолютно другими. 13 лет назад сложность была с тем, чтобы вообще что-то начать. Потому что я собирался делать то, чего в этой стране ещё не было. Мобильные технологии в Беларуси начал я. Полтора года спустя EPAM создал маленькую команду, из 10 человек, в части мобильных технологий.
Сейчас бы вы уже не приехали в Беларусь делать бизнес?
По крайней мере, я бы подумал дважды. Сейчас совсем другие проблемы — очень сложно квалифицировать инженера, спрос провоцирует рост зарплат, и это проблема.
«Объясните мне, почему iOS-разработчик получает больше, чем Android-разработчик?»
То есть проблема — в высокой конкуренции?
Да. Но это дурная конкуренция. Я имею в виду, ты готов платить больше за что-то, что будет давать большую отдачу, но ты не получаешь того, что искал. Не могли бы вы объяснить мне, вы — dev.by — почему iOS -разработчик получает больше, чем Android-разработчик? Почему iOS-разработчик всегда требует больше денег, чем Android-разработчик?
Потому что их меньше, разве нет?
Не хочется быть грубым. Но это потому что они считают себя крутыми. И оценивают себя выше.
Разве это не из-за спроса?
Я бы не сказал, что на iOS-разработчиков спрос больше, чем на Android. Может быть, это было так, когда айфоны только появились.
Сегодня трудно квалифицировать разработчиков. Ты больше не смотришь на инженера как на инженера, ты смотришь на него как на iOS-разработчика, Android-разработчика, на фронтенд-разработчика, бэкенд -разработчика. Сегодня появился новый тренд — DevOps. Вы когда-нибудь слышали о «девопс» раньше? Почему те же самые люди не зарабатывали столько 3-5 лет назад? Сегодня тот же самый парень, который, может, не слишком-то и обучен, зарабатывает в несколько раз больше. Почему? Потому что это в тренде.
Во Франции так же?
Это не проблема Франции или Европы. Проблема — здесь, в Беларуси. Мы столкнулись с проблемой кадровых ресурсов, и она нарастает.
Почему AI-инженеры так востребованы? Потому что это тренд. Но что такое AI-инженер? Это математик. 10 лет назад он был просто математиком. Но сейчас, только из-за AI, он находится в тренде. Надо ломать маркетинг, построенный на наименованиях. Поэтому при найме мы смотрим, что собой представляет инженер, каковы его навыки, может ли он возглавить проект, организовать его сдачу, сделать тестирование.
Раньше это было проще, так как вы имели дело с чем-то девственно чистым. Вы имели дело с людьми, у которых был базис и которые хотели учиться. Сейчас каждый заявляет о себе громко, и ты должен копнуть поглубже, чтобы понять, действительно ли человек умеет то, что говорит. Это большой вызов.
Но почему вы говорите, что проблема именно в Беларуси?
Та же проблема — в Кремниевой долине и в Европе. Просто в Беларуси 10 лет назад вызовы были совсем другие — они были больше по административной части. Поэтому я и говорю, что сейчас бы подумал дважды, прежде чем приехать. Рынок стал любительским. Раньше здесь у меня было больше возможностей для роста.
Посмотрите на иностранные компании, которые приходят на белорусский рынок сегодня — это либо большие компании с именем, либо их местные партнёры. Если вы покажете мне маленькую стартап-компанию, открытую в Беларуси иностранцем, я буду счастлив.
Как вы справляетесь с этими вызовами?
К сожалению, тут не так много вариантов. Первый способ — финансовый. Ты зарабатываешь больше денег, чтобы иметь возможность платить людям больше. Второй инструмент — история компании, её репутация. Когда разработчик исследует информацию о компании, он видит, что ей не 6 месяцев — ей 13 лет, и это, конечно, преимущество. Это мои инвестиции, благодаря которым я могу справляться с наступившими тяжёлыми временами.
И наконец главный способ — нужно предлагать разработчикам большие, серьёзные, уникальные проекты. Продуктовые проекты.
«Может, они это и называют аутсорсингом, но для меня это не аутсорсинг»
Почему вы продали Abaxia и её белорусский филиал «БЛРСофт» тайваньской корпорации HTC?
Каждый стартап имеет жизненный цикл. Сначала у тебя инновационная идея, ты работаешь над ней, подтверждаешь её ценность бизнес-моделью.
То есть это просто был экзит?
Точно. Abaxia была продана в 2010 году, а вместе с ней и белорусский филиал — «БЛРСофт». И компания сменила название на HTC.
Но вы не вернулись во Францию после этого? Как дальше строился бизнес в Беларуси?
Я покинул Минск на 1,5 года. В мои обязанности по условиям сделки входило наблюдать за работой сервисов HTC по всему миру — в Сиэтле, Минске, Париже и Тайване.
Но давайте по порядку. «БЛРСофт» — моя первая белорусская компания, которая была продана HTC. В то же время в конце 2008 года я основал Mobiletag (сейчас она уже продана), она была тоже зарегистрирована в ПВТ. Я был совладельцем и создал R&D в Минске. Через 6 месяцев я открыл компанию «Мобити» — приложение для игры в гольф. Это всё были продуктовые компании, все они имели материнские компании во Франции и филиалы в Минске. Потом я сказал себе: так, теперь я умею делать продуктовые компании от А до Я. Я знаю, как решать ресурсные, операционные, административные вопросы. И тогда в 2011 я создал «Седон».
Миссия «Седона» — бизнес-инкубация. «Седон» предлагает иностранным компаниям из ЕС и США среду, в которой они могли бы работать над своими продуктами. Я предлагаю пространство, машины, административный ресурс, рекрутинг — я создаю для своих клиентов команды инженеров. Делаю это, чтобы они избежали всех тех проблем, с которыми столкнулся я, когда приехал в Минск.
В составе «Седона» сейчас работают три компании: TiMyo (это американско-французская продуктовая компания, которая работает с клиентами почтовых сервисов), французская Transatel, которая предлагает решения виртуальным операторам сотовой связи, и Deltatre — номер один в мире для спортивных приложений. Все они — мои клиенты. Все они работают внутри инкубатора «Седон». Но я не занимаюсь их продуктами, это полностью их проекты.
Проектами занимаются белорусские команды?
Да, все, кто работает здесь, — местные. Кроме меня.
Но эти компании не зарегистрированы здесь?
Нет. Это просто команды. Хотя… «Нетко Спорт» была моим первым клиентом в «Седоне». Я создал для них команду, 18 инженеров, и через 1,5 года СЕО сказал: я настолько удовлетворён результатами работы, что открываю здесь компанию. Получается, что я превратил ИТ-команду, рождённую в «Седоне», в ИТ-компанию, резидента ПВТ. Теперь команда разрослась до 45 человек, и они делают все виды спортивных приложений, в том числе приложения для мировых спортивных мероприятий и футбольных клубов.
Octonion — моя вторая стартап-компания после Abaxia. Это холдинговая компания с центром в Швейцарии и R&D в Минске. Это технологическая платформа, и её первый продукт — мультиспортивный сенсор PIQ.
Демостенд для технологий «Октонион технолоджи»
Итого сейчас в Беларуси у меня четыре компании: «Октонион технолоджи», «Седон БЛР», «Нетко Спорт» и «Мобити».
Зачем так много? Зачем регистрировать отдельную компанию под каждый проект?
Если ты хочешь делать продуктовые компании, это необходимо. Когда ты открываешь продуктовую компанию, тебе нужен венчурный капитал. Ты ищешь венчурный фонд. Инвестор должен видеть твою команду и понимать, что она — лучшая. Ты не можешь арендовать команду у другой компании, поэтому надо открывать новую.
Все ваши минские компании работают под одной крышей. Сколько всего человек в них?
Порядка 200 сотрудников. В том числе в «Октонионе» — 50, в «Нетко» — 45. Компания не должна насчитывать больше 50-60 сотрудников. Свыше 60-и — это уже другая организация.
А собственно аутсорсинговые компании у вас есть? «Седон» — разве это не разновидность аутсорсинга?
Я не занимаюсь аутсорсингом. «Седон» делает только инкубирование. Я не знаю, может, они это и называют аутсорсингом, но для меня это не аутсорсинг. Я пытаюсь привлечь иностранные компании в Беларусь без рисков, связанных с инвестированием. Если ты приходишь в новую страну, ты должен инвестировать. Я избавляю их от этого и за этот сервис получаю плату. Моим клиентам остаётся только построить команду и работать над проектом, по ходу решая, готовы ли они инвестировать в Беларусь. Когда они решают, что готовы, я открываю новую компанию и перевожу туда команду.
Однажды я попробовал аутсорсинг и потерпел неудачу. Это другой вид бизнеса, тебе надо искать заказчиков, думать о бенче — это очень сложно.
Считается, что продукт сложнее аутсорсинга.
Знаете, почему так считается? Потому что одного технологического подхода тут недостаточно, нужно учитывать пользовательский опыт. Вы должны быть готовы ответить на вопрос: зачем я это делаю? Обычно люди начинают с вопроса «что?», то есть с предмета своей деятельности, потом отвечают на вопрос «как?» и только потом начинают искать причины. Когда вы разговариваете с предпринимателем, обычно он говорит: я хочу разработать приложение. — Что за приложение? — Для айфона, так как это очень популярно. — Но почему именно это? Ты протестировал бизнес-модель? — Неважно, сначала сделаем, а потом посмотрим, как это работает.
«Около 400 компаний в мире говорят, что делают IoT-платформы. Булшит!»
Получается, продуктовое направление — ваш приоритет. А работа на стыке софта и харда — тоже сознательный выбор?
Я стараюсь находить уникальные проекты, передовые технологии. Сегодня все хотят работать с искусственным интеллектом. Но AI-технология — это только одна сторона. Чтобы конкурировать, мы стремимся охватить и другую сторону — «железо».
PIQ — это наша первая АI-технология, работающая на нашем собственном железе. Это носимый девайс, который можно использовать в 6 видах спорта: боксе, теннисе, лыжном спорте, кайтсерфинге, гольфе, плавании.
PIQ — продукт в сегменте B2C. Другой продукт — Brainium, который мы анонсировали в ноябре на выставке Electronica-2018 в Мюнхене и в январе — на CES в Лас-Вегасе.
Brainium — это IoT платформа, объединяющая хард и софт и усиленная искусственным интеллектом в совокупности с высоким уровнем безопасности. Устройство SmartEdge Agile коммуницирует с порталом (у него базовые возможности IoT — девайс-менеджмент, телеметрия), и сверх этого вы можете обучать этот девайс, вкладывая интеллект в его «свободный мозг».
Первым направлением, интересным нам с точки зрения бизнеса, является анализ состояния промышленного оборудования, например водяных насосов. Наше устройство может быть подключено к уже существующим насосам и анализировать их состояние, отправляя данные в облако. В этой сфере мы нацелены на сотрудничество с крупными игроками, такими, как Veolia, Regal Beloit, Schneider, ABB.
В разработке Brainium три участника — Octonion, Avnet, крупнейший дистрибьютор электронных компонентов в мире, и STMicroelectronics, европейский производитель микроэлектронных компонентов. Это стратегическое сотрудничество, потому что в девайсе мы используем микроконтроллер от STMicroelectronics, который они производят специально для нас. Avnet предоставляет нам каналы дистрибуции по всему миру. Octonion же отвечает собственно за разработку технологии.
Сегодня многие говорят, что делают IoT-платформы. Около 400 компаний в мире так говорят. Булшит! В их понимании, неважно, какой у вас девайс — вы просто кладёте внутрь его агент, который соединяет девайс c дашбордом, и получаете все данные. Это устаревшее определение IoT, оно никуда не годится.
Сегодня интернет вещей — это не столько про то, как соединить девайс, сколько про то, как защитить соединение и данные, как переместить вычисления из облака на периферию.
Ранее IoT рассматривалась как технология пассивных датчиков, которые только получают и пересылают данные. Сейчас это концепция умных датчиков, которые анализируют данные и принимают решения на периферии на основании обработанных данных.
Сколько девайсов Brainium вы уже произвели?
Мы объявили о продукте в январе и на сегодня имеем 10 тысяч штук. Часть из них — для B2C, другая — для индустриального рынка, сейчас у нас около 35 клиентов.
А где физически производите девайс?
В Китае.
Почему не в Беларуси?
Беларусь не имеет таких мощностей в микроэлектронике. Прототип сделан в Беларуси, а что касается электроники — это же просто производство. Айфоны тоже производят в Китае, но никто ведь не думает, что это китайский продукт, он — американский. То же самое и тут. Ценность — не в производстве, сам девайс — дешёвая штука, 109 долларов.
Доходы растут?
Доходы Octoniоn растут, доходы PIQ — примерно на одном уровне.
Почему?
Потому что рынок носимых устройств — сложный. Сначала был хайп, оказавший давление на рынок. Был большой всплеск спроса, но потом он пошёл вниз.
Сколько мультисенсоров PIQ вы продали?
С 2015 года мы продали около 120 тысяч устройств.
Планируете ли развивать это направление?
Сегодня наш фокус — Brainium и индустриальный сектор. Что касается PIQ и B2C — мы позволяем этому сегменту сохранять прежнюю динамику. В наших планах распространить PIQ на 36 видов спорта. Но так как ситуация на рынке носимых устройств сегодня непростая, то мы не торопимся.
Если сравнивать разные виды спорта, то лучше всего сегодня работает кайтсерфинг. Он продаётся лучше всего.
Почему?
Это смешная история. Потому что кайтсерфинг — это про прыжки. И нет других инструментов, чтобы замерить высоту прыжка. В этой области у нас всего один конкурент, и тут можно наращивать объёмы.
«Белорусские разработчики — перфекционисты. Но это не значит, что они — лучшие»
Сравните портрет белорусского и французского разработчика.
Я могу сравнить американского, европейского, индийского, китайского разработчика. В каком аспекте их сравнить? Правда, у всех я вижу одну общую черту.
Они все знают математику?
Да. И они все принадлежат к классу инженеров, разработчиков. Начнём с белорусов. Я бы охарактеризовал белорусского инженера как перфекциониста. Индийского разработчика — как «yes to everything». Азиатского инженера я бы квалифицировал как «last minute panic». Европейский инженер…
Давайте говорить о французах, а не о европейцах. Белорусы тоже считают себя европейцами.
Ну, это дискуссионный вопрос. Я бы не сказал, что сегодня белорусы — это европейцы. Белорусы принадлежат советской культуре, это основа всего.
Французский инженер много обещает. Он будет много улыбаться, много говорить, но в конце концов вы не получите свой заказ. Американцы — ну, они в американском стиле… Даже не знаю, как правильно это описать.
Неужели белорусы — лучшие?
Нет, я так не сказал. Белорусы ставят технологии выше бизнеса. Они считают, что работа должна быть выполнена очень чисто. Но иногда стоит допустить небрежность, сработать на скорую руку — только потому, что рынок этого требует. Возможно, работа не будет соответствовать твоей архитектуре, но это надо сделать прямо сейчас, потому что клиент ждёт.
Белорусы не любят накапливать технический долг?
Точно. Но иногда это необходимо. Поэтому порой мы критикуем наших разработчиков за перфекционизм.
Кто же лучшие?
Лучшие — те, кто соблюдают баланс между технологиями и бизнесом. И тут нет никакой привязки к местности — они могут быть из Индии, Тайваня, Беларуси, Франции.
Но в части бизнес-навыков у Беларуси как раз пробелы, ведь раньше здесь не было бизнеса, был только аутсорсинг. Зато сейчас здесь много продуктовых компаний, так что изменения происходят прямо у нас на глазах. Люди активно учатся управлять проектами, продавать. Почему аджайл тут повсеместно? Потому что компании вынуждены быть ближе к своему клиенту.
Расскажите немного о своей семье. Где живут ваша жена и дети?
Моя семья — то, что даёт мне энергию. Моя жена из Боснии, из Сараево, она — турчанка. Встретились мы во Франции. У нас двое детей: дочери — 8 лет, сыну — 2,5. Они живут в Турции.
Как вы совмещаете несколько стран?
Да, я живу на три страны — Францию, Беларусь и Турцию. В Минске я провожу обычно 1,5 недели в месяц, но не сплошняком, а наездами.
Расстояние усложняет работу, но в то же время даёт возможность отступить и посмотреть на неё со стороны. Когда ты внутри, трудно оценить обстановку, для этого надо выйти наружу.
Важно правильно настроить коммуникацию, выстроить модель развития, чтобы повышать KPI и монетизировать эти процессы. Всё это работает через доверие менеджерам на местах. Важно, чтобы они были независимы, нельзя привязываться к одному человеку.
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.